— Не пойму, при чём здесь Сергей Емельянов?
— Да ведь у того, у прохожего, тоже часы с якорем были. Такие же, как у тебя. И буквы «С» и «Е». Я сам видел.
Василий Алексеевич сдвинул фуражку на затылок, привлёк Сёмку к себе.
— Ты не ошибся?
— Да нет же! Я ещё подумал, что, может, того, который прикуривал, тоже Сёмкой зовут.
— Он из Ликина, — не слушая больше Сёмку, в раздумье сказал лейтенант. — Из Ликина… Неужели он?.. Неужели Прохор Локотников?..
Он снял фуражку, достал платок, вытер разом вспотевший лоб. Потом повернулся и быстро зашагал к дому.
Ребята растерянно переглянулись. Что случилось?
Когда Сёмка пришёл обедать, дяди Васи не было. Мать сказала, что он уехал в Ликино.
Своего бывшего сослуживца Сергея Емельянова Василий Алексеевич думал навестить в конце отпуска. Сёмкино сообщение опрокинуло его планы. Оно, это сообщение, сыграло роль спички, запалившей бикфордов шнур. Как бы длинен шнур ни был, как бы прихотливо он ни петлял, огонь, повторяя все его петли, доберётся до цели. «Часы с инициалами Сергея Емельянова видели у ночного прохожего. Значит, прохожий из Ликина… Но его лицо мне так знакомо… Когда я его видел? Как всё это происходило?..» И тут яркая вспышка осветила самые дальние закоулки памяти.
1931 год… Агитбригада в Ликине… Он, Вася Гуров, вместе с Никоновым, председателем Юдиным, Емельяновым и несколькими колхозниками пришли в дом Локотникова раскулачивать. Старик Локотников сидит в горнице. Молодой хозяин Прохор, высокий, большелицый, широконосый. Беззвучно шевелятся крупные помертвевшие губы. Свинцовой тяжести ненавидящий взгляд. Брошенный в бессильной ярости на пол пиджак и жилетка… разбитые серебряные часы. Потом горящая стена школы… Никонов лежит на черной от крови траве… Окаменевшее лицо скрученного ремнями Прохора…
Да, без сомнения, это он тогда подходил к костру. Почему он оказался на свободе? Ведь срок заключения ещё не вышел, а освободить досрочно такого вряд ли могли. И, наконец, почему при нём часы Сергея Емельянова? Подарить их Прохору Сергей не мог. Не доверять словам племянника тоже нет оснований: мальчишки наблюдательны, они замечают гораздо больше подробностей, чем взрослые, они смотрят на мир, словно через увеличительное стекло.
Все эти вопросы требовали немедленного ответа. Василий Алексеевич решил начать с последнего вопроса. Ответить на него мог Емельянов. Не откладывая дела в долгий ящик, лейтенант отправился в путь. За мостом сел в попутную машину и четверть часа спустя сошёл на перекрёстке дорог. Отсюда просёлком до Ликина оставалось не больше десятка километров. Восемь лет назад этим проселком агитбригада возвращалась в город. Дорога петляла среди лесов. Между глубокими колеями, в которых никогда не высыхала вода, буйно разрасталась тимофеевка. С той поры просёлок заметно изменился. Колеи стали шире. Они были испещрены глубокими ямками, какие остаются после колёсного трактора. Кое-где на влажной почве виднелись узоры автомобильных шин. Трава между колеями поредела, зелёные стебельки были испачканы машинным маслом. «Магистраль», — улыбнулся Василий Алексеевич. Он снял китель и широким военным шагом двинулся вперёд, с удовольствием вдыхая хмельной запах прелого листа. Он уже почувствовал усталость, когда лес кончился. Вильнув за светлую берёзовую рощицу, дорога круто свернула влево, и взгляду открылись спокойный, игристый блеск реки, простор пойменных лугов, чуть колеблемых знойным маревом, и синева далёких-далёких заречных лесов. Лицо опахнуло свежестью.
Василий Алексеевич остановился на краю высокого берегового откоса, снял фуражку. Показалось, что кто-то за ним наблюдает. Обернулся. В трёх шагах стоял мальчишка лет тринадцати-четырнадцати. Розовая вылинявшая рубашка опоясана вокруг бёдер в виде передника. На скуластом белобровом лице ореховые, с хитроватым прищуром глаза. В них светится откровенное любопытство.
— Здравствуйте, — сказал мальчишка, воспользовавшись тем, что его заметили.
— Здравствуй. Ты кто же будешь?
— Федька Завьялов, здешний житель. А вы моряк?
— Точно. Далеко ли до Ликина?
— До Ликина-то?.. — Федька неторопливо развязал сзади рукава рубахи, надел её и, только заправив в штаны, сказал: — До Ликина близко. Да во-он за вётлами амбары… Видите? Тут вам и Ликино. А вы к кому?
— К Емельяновым. Есть у вас такие?
— Есть. Только самого-то Сергея нет. Пропал он.
— Как… пропал? — не понял Василий Алексеевич. — Уехал, что ли?
— Не знаю. Кто говорит уехал, кто — утонул…
— Подожди, подожди!.. Что-то я у тебя ничего не разберу… Ну-ка, садись, рассказывай.
Василий Алексеевич опустился на траву. Федька, несколько смущённый оказанным ему вниманием, уселся рядом.
— Да что рассказывать-то? Два дня как пропал. Милиция приезжала, искали. Думали, может, и верно утонул… Да только как мог он в пруду утонуть, ежели там и воды-то по колено…
— И что же? — нетерпеливо спросил лейтенант.
— Не нашли. Весь пруд на Старой мельнице обыскали.
— Почему же именно пруд?
— Да всё из-за меня.
— Из-за тебя? Вот что, дружище… Я не знаю, что здесь произошло. Я бывший командир и друг Сергея. Однажды он спас мне жизнь. Он мне очень дорог, понимаешь?
— Понимаю, — сказал Федька, поднимая на моряка умные светло-коричневые глаза.
— Расскажи подробно, что с ним случилось. Всё, что знаешь.