Неделя приключений - Страница 8

— Ну вот, теперь молодец.

Сёмка зарделся от похвалы, ибо хвалили его редко. Желая оставить о себе приятное впечатление, он спокойно, как и полагается воспитанному мальчику, вышел из комнаты, так же спокойно проследовал через кухню и, только очутившись на лестнице, дал себе волю. На несколько секунд лестничная клетка наполнилась раскатистым грохотом, словно водосточная труба, в которую бросили булыжник. Внизу грохот завершился хлестким ударом, подобным винтовочному выстрелу. Это за Сёмкой захлопнулась дверь подъезда. Затем наступила тишина.

Задняя стена дома выходила к сараям. За сараями простирался широкий пустырь, заросший репейником и бузиной. В центре пустыря стоял развесистый, в три-четыре обхвата, вяз. Он возвышался над всеми окрестными домами и деревьями. Пустырь отделял Малый спуск от Большого и являлся как бы общим тылом двух параллельных улиц. За сараями с незапамятных времён лежало толстое бревно. Оно служило мальчишкам чем-то вроде сборного пункта. К этому бревну и стремился Сёмка.

Витька уже поджидал его. Между друзьями существовало соревнование, кто раньше проснётся. Таким способом они стремились растянуть и без того длинный летний день до возможных пределов. Занять место на бревне вместе с восходом солнца считалось величайшей доблестью.

Они были ровесниками, оба учились в пятом классе и сидели за одной партой. У Сёмки — круглое лицо, русые волнистые, как у матери, волосы и широко расставленные бирюзовые глаза. В чертах его лица чувствовалась мягкость, мечтательность. Сёмка носил голубую майку, ещё довольно свежую, и чёрные трусики. Тело его покрывал ровный коричневый загар.

У Витьки было продолговатое, покрытое веснушками и красное от загара лицо с коричневыми хитроватыми глазами и большим облупленным носом. С недавнего времени Витька надевал белую рубашку, потому что от солнца кожа с него поползла клочьями. Рубашка была уже заштопана в трёх местах и по цвету сравнялась с серыми штанами на помочах.

Рос он, как говорится, не по дням, а по часам. Руки с красными большими ладонями вечно в ссадинах, чуть ли не по локти высовывались из рукавов. Длинный рост доставлял ему множество неприятностей. Во-первых, на него сыпались обидные прозвища вроде «цапли», «глисты», а то и похуже. Во-вторых, если шалости других ребят воспринимались взрослыми как что-то обычное («известно, мальчишки»), то Витьку за каждый пустячный проступок принимались стыдить, попрекать вроде того: «Жених, а ума не нажил», «Вымахал с коломенскую версту, а всё как дитя малое».

Витька носил лётный кожаный шлем. Летом в нём потела голова, но Витька терпел. Ему казалось, что в шлеме он похож на Чкалова. Шлем, кроме того, предохранял его от клички «рыжий», скрывая щетинистые, цвета красной меди волосы.

Сегодня солнце припекало с утра, поэтому Витька сдвинул шлем на затылок. Вместо приветствия друзья обменялись парой тумаков, схватились бороться, поваляли друг друга сначала в пыли, затем в сырой от росы траве и, размявшись таким образом, отправились на пойму. Они задумали оперировать лягушку.

Через полчаса ребята уже плескались в одном из многочисленных пойменных озёр. Поймать лягушку голыми руками оказалось не так-то просто. В конце концов это им удалось.

Витька настойчиво предлагал вырезать аппендикс.

Он уверял, что лягушке это пойдёт только на пользу. Недавно такую же операцию произвели у его отца, и ничего, здоров. Сёмка согласился: почему бы и в самом деле не помочь бедному земноводному? Пусть это будет наградой лягушке за все перенесённые муки.

Друзья разожгли на берегу костёр, в консервной банке вскипятили инструменты — Витькин ножик с железной ручкой. Витька распластал лупоглазую пациентку на траве.

Лягушка тонко пискнула, отчаянно задрыгала лапками, как будто догадываясь, что её ожидает. У Сёмки вдруг пропала охота делать операцию.

— Витьк, может, ты?

Во всяком деле, требующем умелых рук, сноровки, Витька почитал себя непререкаемым авторитетом. Он решительно взял ножик и, громко шмыгнув носом, сказал:

— Уметь надо, понял? Держи крепче. Аппендицит, он всегда в правом боку…

Операция заняла не больше минуты. Лягушка испустила дух.

— Сердце слабое, — деловито сказал Витька.

Сёмку такой исход огорчил. Тогда он предложил оживить лягушку.

Витька недоверчиво засмеялся.

— Брось трепаться! Это если бы шок… А она же поправдашнему умерла…

— Ну и что? Человека, ясно, нельзя оживить, а лягушку можно. Это научный факт. Я где-то читал.

Витька немного подумал и решительно сказал:

— Тогда пошли оживлять. Только ей надо брюхо зашить.

Он взял заранее припасённую иголку с ниткой, несколькими стежками заштопал рану, после чего шансы лягушки на воскрешение значительно сократились. Пациентку поместили в банку с водой. Дорогой Сёмка объяснил, что лягушечьи нервы чувствительны к электротоку. Если подвести к ним провода, то мертвая лягушка начнет дергаться, как живая.

— А где возьмём ток? — поинтересовался Витька.

— У нас на кухне.

Ребята взбежали на третий этаж. Сёмка заглянул в кухню. Она была пуста. Весь левый угол занимала огромная плита. На плите монотонно гудели два примуса с кастрюлями. Белая, небольших размеров кастрюля — это докторская. В ней специально для доктора его жена Мария Петровна варила суп с клёцками.

Вода в кастрюлях ещё не начинала закипать. Значит, хозяйки выйдут не скоро — время есть.