Сёмка почувствовал, как ежом ощетинились волосы и тысячи иголок впились в голову. Вдруг в ивняке совсем рядом зашуршала листва, хрустнула ветка. Вслед за тем из зарослей высунулась лошадиная голова. При свете костра в глазах её сверкали красные огоньки. Оскал зубов напоминал улыбку.
— Ай! — по-заячьи пискнул Сёмка Нерушимый Утёс и кубарем скатился под обрыв. Он попал в воду, хотел выбраться, но не удалось, потому что в следующий миг ему на голову свалился весь остальной состав экспедиции во главе с храбрым капитаном Витькой Штормовым Ветром.
— Где же Федька?
— Ш-ш, — оборвал Сёмку капитан.
Ребята затаились, прижавшись трепещущими телами к сырому песку. Они ожидали, что вот-вот с обрыва свесится лошадиная голова и скажет человечьим голосом: «А где вы тут, голубчики? Пожалуйте-ка на расправу!»
Но над обрывом показалась не лошадиная, а Федькина голова и спокойно, словно ничего особенного не произошло, сказала:
— Чего в реку попрыгали? Вылезайте, это Топся.
Голова скрылась, и ласково зажурчал Федькин голос:
— Топся, Топсенька пришёл, не забыл… На-ка вот, поешь хлебца.
Послышалось шумное дыхание, затем ритмическое истовое чавканье.
У Сёмки отлегло от сердца. Он счастливо засмеялся и первый вскарабкался на полянку. Остальные члены экспедиции последовали его примеру. Все трое предусмотрительно уселись на самом краю обрыва, словно воробьи на заборе. Топся, лошадь вороной масти, захватывая мягкими губами с Федькиной ладони очередной кусочек хлеба, скосила на ребят один глаз. Во взгляде этом не было ничего дьявольского, наоборот, он казался вполне доброжелательным. Однако Витька сперва внимательно пригляделся к лошадиным ногам и, лишь убедившись, что с ними всё обстоит благополучно, ворчливо обратился к Федьке:
— Что же ты пугаешь? Сёмка из-за тебя в реку шарахнулся. Хорошо ещё, что я за ним прыгнул, удержал.
— Не в реку, а в пролив Отважных, — поучающе произнёс Спартак.
— А зачем вы пугались? — сказал Федька тем же ласковым голосом, каким разговаривал с Топсей. Он не переставал поглаживать лоснящуюся при свете костра лошадиную шею. — Топся же умный конь, почти как человек. Из-за этого даже председатель перестал на нём ездить. Бывало, запряжёт в тарантас, а дорога мимо нашего дома. Топся сейчас р-раз — и прямо к окнам. Иван Кириллыч, председатель-то, за вожжи дёргает, орёт, чертыхается, а Топся хоть бы хны. Подойдёт к избе и давай мордой об наличник тереться. До тех пор с места не тронется, пока я ему хлеба с солью не подам. Ну, председатель взял да и определил его на корчёвку. «Я, — говорит, — нищим не податчик…»
— А откуда он здесь-то взялся, твой Топся?
Топся, словно понимая, что говорят о нём, запрядал ушами, дважды утвердительно кивнул головой и потянулся к Федьке, раскрыв розовые губы, обнажив два ряда белых слитых зубов.
Федька прижался лицом к Топсиной морде, смеясь, точно от щекотки, потёрся об неё щекой.
— Я тут часто рыбачу. Он почует меня и приходит. Тёплый, чертяга… Кони в ночном выгуливаются. Тут недалеко, у Старой мельницы. Я сам сколько раз…
— Подожди, — перебил Спартак. — Что это за Старая мельница?
— Обыкновенная, водяная. Только забросили её давно. Она развалилась, ольхой заросла, сам чёрт ногу сломит…
— А как к ней пройти?
Спартак подался вперёд с таким тревожно-выжидательным видом, словно вот-вот должен был услышать величайшую тайну.
Федька легонько отстранил Топсину морду, внимательно посмотрел в глаза Спартаку.
— Зачем тебе?
Спартак оглянулся на друзей. По их исполненным напряжённого любопытства лицам он понял, что они угадали ход его мыслей и также с нетерпением ждут Федькиного ответа.
— А! Была не была! — сказал Спартак и достал из кармана карту, торопливо развернул её на колене, бросил Федьке: — Смотри сюда.
Федька склонился над картой.
— Это и есть Старая мельница? — Спартак подчеркнул ногтем домик, нарисованный под верхним обрезом карты.
— Ну да, — сказал Федька. — А речка — Содушка. В Сужу впадает, здесь недалеко, за поворотом…
Его глаза неожиданно зажглись тревожным блеском, на лице выступил лихорадочный румянец.
— Ну-ка, дай-ка, — быстро сказал он и потянулся к карте, но Спартак проворно спрятал её за спину.
— Только в моих руках…
Федька засмеялся одними губами. Глаза были серьёзны, и в них чувствовалось беспокойство.
— Да нужна мне ваша бумажка, — сказал он с наигранной небрежностью. — И так всё ясно. Вы по ней сокровища будете искать.
— Ты почему знаешь? — наивно удивился Сёмка.
— Спартак же сам сказал. Интересно, где вы эту карту добыли?
— Где добыли, там её нет, — немедленно парировал Витька, опасаясь, что друзья могут проговориться. Он наблюдал за Федькой, и ему показалось, что тот взволновался, увидев карту. Возможно, он кое-что знает про сокровища?
— Уха сварилась, — сказал Федька. Он успел овладеть собой, лицо его приняло безразличное выражение. Помешал ложкой уху, вытянув губы трубочкой, обжигаясь, шумно втянул в себя мутную жидкость. Потом снял котелок с костра.
— Пусть поостынет.
Встал, похлопал Топсю по крупу.
— Ну, марш домой!..
Конь повернул к нему голову, грустно прикрыл веками умные добрые глаза и послушно удалился. Кусты сомкнулись за ним, некоторое время доносился шорох листвы, затем наступила тишина.
— Значит, не скажешь, как пройти к Старой мельнице? — сказал Спартак, поудобнее усаживаясь около костра.